В начале октября в Петербурге в третий раз пройдет очередной этап одного из самых престижных международных фестивалей граффити - Meeting Of Styles. Стена 13-этажного дома по проспекту Испытателей будет разбита на участки для граффити-команд cо всего мира. Здесь возведут строительные леса, на которых и будут рисовать райтеры. Вообще-то фестиваль планировали провести еще этим летом, но в последний момент все сорвалось - в мире граффитчиков так бывает: эта культура до сих пор существует на грани между коммерческим и нелегальным искусством. Для кого-то расписывать стены и заборы - это призвание, для кого-то - способ "пометить территорию" или сделать публичное заявление, а для кого-то - шанс обратить на себя внимание и сделать карьеру

Губка Боб, Спайдермен, Че Гевара являются неотъемлемой частью городского пейзажа любого мегаполиса. Их красочные изображения наряду с невероятными по сложности пестрыми шрифтами оживляют серые бетонные кварталы.

Граффити (с каноническим ударением на второй слог, а не на первый) — молодежная субкультура, которая сегодня все активнее стремится вписаться в контекст мирового искусства. Формально это уже произошло: в мире регулярно проходят граффити-фестивали, выставки, подростки превращают рисование на стенах в профессию и становятся дизайнерами, работы именитых райтеров вместе с целыми кусками стен продаются на аукционах за сотни тысяч долларов.

Но фактически граффити остаются вне закона. Не санкционированное властями рисование на стенах домов, поездов и на других городских площадках продолжает считаться актом вандализма, несмотря на то, что есть масса мест, где к граффити привыкли и за них не преследуют.

Некоторые райтеры пытаются бороться за свои права, договариваются с властями о легальных акциях, отвоевывают места для фестивалей. Другие просто рисуют, мало интересуясь политикой и законами. Третьи превратили граффити в спорт и на скорость оставляют свои надписи на максимальном количестве поверхностей — на стенах, дверях, поездах, машинах.

Именно с них и началось превращение граффити в яркую молодежную культуру. В конце 1960−х подросток из Нью-Йорка по прозвищу TAKI, живший на 183−й улице, начал писать «TAKI 183» баллончиком с аэрозольной краской на стенах домов и в метро. Другие подростки последовали его примеру. Потом уже райтеры начали изобретать новые способы начертания собственных имен, новые шрифты, добавлять разные цвета, создавать фоны к надписям и организовывать команды, которые создавали целые композиции.

В России первые такие команды появились около 15 лет назад. Рисовать они учились в основном «на ощупь», копируя манеру известных западных райтеров, о которых писали в западных же граффити-журналах. В начале 90−х рисовать граффити было рискованно и проблематично: специальных красок для этого у нас еще не было, а заменявшие их автомобильные аэрозоли стоили дорого и пахли так, что нередко доводили юных художников до обмороков.

Сейчас все уже не так страшно: современное российское граффити — больше искусство, чем экстремальный вандализм. Появились свои мастера, хедлайнеры и организаторы фестивалей.
Бомбер

Лешу KENO мне рекомендовали как одного из самых ярких представителей петербургского стрит-арта. Говорят, у него очень интересные стилистика, почерк и форма букв. Он умеет обыгрывать места, на которых рисует, и выбирает идеальные объекты для той картинки, которая уже существует в его воображении. В общем, у Леши талант.

Тех, кто занимается нелегальными граффити, называют бомберами. Они способны за несколько минут сделать полноценный граффити-рисунок, но часто качеству работ предпочитают их количество. Рассказывают, что бомберы готовы часами сидеть в засаде в железнодорожном депо и поджидать пришедшие на стоянку поезда, чтобы оставить на них свои автографы. Или пробраться ночью на старый аэродром и расписать списанный самолет. Или нарисовать граффити на брошенной машине, надеясь, что хозяин о ней не вспомнит.

Леша, правда, ни о каких таких вылазках не рассказывает и вообще не приписывает себе особых подвигов. Наоборот, он постоянно повторяет, что никогда не посмеет оставить граффити на памятнике культуры или на ценной для кого-то вещи. Бомбинг для него — просто возможность поучаствовать в создании нового лица мегаполиса, которое начинается после захода солнца.

— Что значит быть бомбером? — мы с Лешей сидим в одном из питерских фастфудов.

— Мне не нравится слово «бомбер». У меня сразу же появляется ощущение, будто я к бомбам имею какое-то отношение, — улыбается граффити-нелегал. — А я просто не люблю легальное граффити, не люблю стоять и подтачивать линии. Хотя абсолютно спокойно могу прийти и порисовать в легальном дворе. Просто иногда хочется пойти и начать рисовать в экстремальном месте, где за граффити можно огрести. Это дает дозу адреналина.

— И давно ты рисуешь?

— Я как раз подсчитывал. Лет десять назад я начал писать маркером на улице.

— Десять лет? Это прямо из историй про Вовочку, в малолетстве написавшего что-то такое в лифте, — подкалываю я Лешу.

Он немедленно обижается, особенно на лифт.

— Нет, зачем же в лифте. Я писал на улице, в таких местах, чтобы меня могли заметить. У меня уже был первый тэг, то есть прозвище, я его и писал. Первый раз — на каком-то строительном вагончике по пути из школы домой. Потом пришло понимание, для чего это нужно, в чем смысл граффити.

— И в чем?

— Граффити — это амбиции, это выплеск своих эмоций через рисование. Это самореализация. Я объединился с другом, придумал себе другой никнейм, и мы начали рисовать вместе. Придумывали новые шрифты, делали эскизы. Рисовали, естественно, нелегально, в таких местах, в которых легальные граффитчики рисовать бы не стали.

— И что это за места?

— На проспектах, домах. В районе, где я живу, блочные дома, на них можно рисовать. По крайней мере, архитектурный облик города не нарушается. Это очень важно, осознание этого приходит с возрастом, — удовлетворенно замечает

19−летний KENO. — Когда начинаешь заниматься нелегальными граффити, ты, кажется, готов пробраться в Мавзолей и на Ленине нарисовать, лишь бы все увидели твою работу. Это тип одержимости, безумия.

— А что это за разделение на легальное и нелегальное граффити?

— Если рисуешь в нелегальном месте, ни с кем это не согласовав, это и есть нелегальное граффити.

— А какое место — нелегальное?

— Все относительно. Вот я зайду в новый дворик, где нет граффити, и начну там рисовать — и это уже будет нелегально. А легальные дворы — это места, где все уже привыкли, что там есть граффити. Это так называемые halls of fame — «стены славы», общепринятые места. На них городская администрация уже закрывает глаза.

В Петербурге «стены славы» есть в каждом районе. Многие из них протянулись вдоль железнодорожных линий, некоторые — под мостами, в гаражных кооперативах. В центре города они есть в нескольких дворах-колодцах, которые постепенно превращаются не только в места сбора райтеров, но и в туристические достопримечательности. В одном из таких дворов мы даже встретили пару новобрачных, которые приехали сюда вместо традиционных Медного всадника и Марсова поля, чтобы сфотографироваться и выпить шампанского после загса.

Одной из самых крупных «стен славы» в Петербурге была Большеохтинская. Она стояла там, где будет башня «Газпром-сити». При демонтаже старых построек снесли и стену. Еще две стены остались на проспекте Маршала Жукова и на Шуваловском проспекте после проведения в 2006 и 2007 году этапов фестиваля Meeting Of Styles. Теперь вдоль них, словно вдоль музейной экспозиции, с оценивающим выражением на лицах регулярно прогуливаются группы молодежи.

— А если составить небольшой словарь сленга граффитчиков, какие слова туда попадут?

— Ну, чикокер, например. Это новичок. Или той — человек, не умеющий рисовать или не соблюдающий законы граффити.

— И какие существуют законы?

— Например, если ты рисуешь всего два дня, не стоит рисовать поверх того, кто рисует хотя бы два года.

— А как это узнать? — удивляюсь я. — Вот я решил попробовать, купил себе баллончик — как я пойму, кто здесь авторитет, а кто нет?

— Тогда стоит рисовать там, где никто не рисовал. Можно попробовать себя сначала на бумаге, затем где-нибудь на заброшенном гараже. И только потом выходить в город. В целом, мы ведь художники. Мы играем с городскими поверхностями. Нам важно, чтобы наши работы интересно смотрелись. Не случайно я сегодня рисовал на офисных жалюзи, которые закрывают окна снаружи, когда заканчивается рабочий день. В Европе, например, рисование на них очень распространено. Днем твою работу никто не видит. Но вечером и ночью город меняется, он превращается в такую нелегальную галерею современного искусства. В этом — в ночном городе — дух граффити.

— Проблемы с милицией у тебя были?

— Рисовать нелегально и чтобы тебя при этом не «принимали» — невозможно. Неприятно, конечно. Но такова цена за удовольствие от рисования.

— Ты не думаешь, что мог бы зарабатывать на граффити деньги?

— Я бы не хотел этим зарабатывать. Это для меня как отдушина. Я бы хотел в жизни добиться чего-то большего. Потому что есть масса известных граффитчиков, которые помимо этого в жизни ничего не сделали. Идиотизм — сплавить жизнь на граффити. Для меня это интересное, захватывающее хобби, но развиваться надо и в других направлениях. Пройдет лет пять, я продолжу рисовать, но реже.
Райтер

— Когда я начинал, я даже буквы не умел рисовать. Я знал, что буква «Т» вот такая, но как ее усложнить, не понимал. Ребята постарше, у которых уже был опыт в граффити, надо мной смеялись. Они говорили: «Тебе нет смысла рисовать граффити. Ты не чувствуешь стиля. Тебе хоть тысячу журналов дай, ты не сможешь срисовать». И я обозлился. Я неделями сидел по ночам и рисовал эскизы, я еле живой ходил в школу и там тоже рисовал. Мне хотелось им доказать, что я способен рисовать граффити. Я затаил на этих ребят обиду и порвал с ними отношения.

И вот года четыре назад я случайно встретился с одним из них. Наше общение снова началось с подколов, и тут я предложил пойти посмотреть, что и как я рисую. Когда он увидел мои работы — растерялся, а когда мы прощались, сказал: «Обязательно куплю завтра баллончики и пойду порисую сам», — к тому моменту он уже перестал заниматься граффити. Тогда моя детская обида совершенно прошла.

23−летний Саша Trun — представитель шрифтового граффити. Он придумывает новые шрифты, пишет с их помощью, в традициях райтеров всего мира, свое имя или имя своей команды, хотя иногда может написать имена близких людей или поздравления друзьям на день рождения. Сашу считают одним из лучших в России. В сообществе петербургских райтеров о нем говорят как о настоящем патриархе стиля и с трепетом показывают его работы на стенах города. Он регулярно побеждает на чемпионатах и соревнованиях, к нему обращаются с просьбой протестировать популярные в среде граффитчиков краски.

Граффити — это его судьба, карьера и главная страсть. Ничем другим он заниматься не намерен, хотя и получает высшее образование: Trun учится на лингвиста. Говорит, это для того, чтобы научить своих детей грамотно писать. На университет, правда, времени ему вечно не хватает. К тому же Саша постоянно в разъездах по всевозможным мероприятиям в разных концах России — это называется граффити-туризм. Им сейчас занимаются все профессиональные райтеры.

Мы встречаемся с ним первого сентября. Открывать учебный год в этот день Саша не стал: он только утром вернулся из Москвы.

— Я и есть граффити, — без всякого пафоса или иронии заявляет Trun, лишь только мы знакомимся. Говорит он это очень искренне. Он вообще очень спокойный и логичный собеседник. — Я не могу, сидя на лекции в университете, сконцентрироваться и перестать думать о шрифтах, о том, как буду рисовать. Такое уже просто невозможно.

Он начал интересоваться граффити в 12 лет — читал об этом в журналах, наблюдал за старшими. Потом стал пробовать что-то сам рисовать несколькими маркерами. Специальных баллончиков для граффити тогда не продавали, были только баллоны с автомобильной краской, но они стоили слишком дорого и были дефицитом.

— Я даже не думал, что можно где-то достать краску и рисовать ей, — говорит Trun. — А в 1999 году я перешел в другую школу, и у меня появился одноклассник, который тоже увлекался граффити. В складчину нам удавалось в конце месяца покупать несколько баллонов с краской и рисовать. С этого все и началось.

Тот Сашин приятель, по его собственным словам, теперь «остепенился». То есть ушел из граффити, нашел работу и «у него все хорошо».

— У меня есть девушка, я стараюсь уделять ей как можно больше внимания, она поддерживает меня во всех делах, но понимает, что граффити поглощают все мое время и в них вся моя жизнь.

Впрочем, и Trun умудрился остепениться — но по-другому: создал школу граффити и открыл при ней специализированный магазинчик. Там продается краска по самым низким в городе ценам — этот демпинг нужен для того, чтобы начинающие райтеры могли позволить себе более красочные граффити. Учеников Trun знакомит с философией граффити-культуры, показывает технику, помогает найти свой стиль. Ученики на оргалите рисуют контрольные работы.

— Сцена граффити у нас пока очень слабая, поэтому трудно представить себя хедлайнером в Европе. Я там со многими общаюсь, слежу за тем, что они делают. Но я рисую граффити всего 10 лет, а европейские мастера занимаются этим минимум по 15. Я для них еще просто new comer.

Удивительно: чем больше я общаюсь с райтерами, тем чаще слышу от них слово «всего». Кто-то говорит, что рисует всего год. Кто-то — всего 10 лет. И я думаю: когда же наступит момент, когда можно будет уже говорить: «Я рисую целых столько-то лет»?

— Наверное, никогда, — качает головой Trun. — Потому что всегда будут в Европе люди, которые рисуют больше тебя.
Организатор

Полпервого ночи. Мы шагаем под проливным петербургским дождем. Рядом со мной Алексей Макаровский, художник-райтер, который уже несколько лет старается интегрировать граффити в городскую культуру. Именно он организовывал этим летом в Питере этап фестиваля Meeting Of Styles, и теперь не теряет надежду провести его в октябре.

— Я стараюсь популяризировать граффити и делиться с людьми тем представлением об этом искусстве, которое существует в закрытом сообществе граффитчиков. Я хочу, чтобы общество научилось ценить граффити-художников, — говорит Алексей. Он переживает, что большинство обывателей не воспринимает граффити как разновидность современного искусства, хотя на Западе это течение уже стало неотъемлемой частью городского арта и имиджа любого мегаполиса.

— То есть граффити не должны быть равны надписям на заборе, — пытаюсь я съязвить, как, наверное, язвит каждый, кто впервые задумывается о роли граффити в городской среде.

— Именно. Я хочу, чтобы городские пространства благоустраивались с помощью граффити. Ведь у любой постройки есть свой характер. А граффити могут дать скучному ансамблю новое настроение, они могут заставить постройку заиграть по-новому. С ними город автоматически становится интереснее.

Макаровский рассуждает об архитектурном облике города не только с точки зрения граффитчика, но и как профессионал: этим летом он закончил Архитектурно-строительный университет. Днем он провел для меня экскурсию по Петербургу: показывал дворы в центре города, где граффити впервые появились и продолжают развиваться.

— Вот здесь работы обновляются с периодичностью в два-три дня. Старые закрашиваются, поверх них появляются новые. Это один из самых популярных дворов в центре города.

Детская площадка во дворе со всех сторон окружена яркими стенами, на которых нарисованы персонажи из мультиков и комиксов. В углу, у стены, которая когда-то, судя по всему, имела бледно-желтый оттенок, стоят несколько ребят и аккуратно водят баллончиками с краской вдоль фиолетовой надписи. Они не обращают на нас никакого внимания, а гуляющие во дворе жители окрестных домов не обращают никакого внимания на них. За годы существования граффити в этом дворе все научились уживаться друг с другом.

— Наша проблема в том, что часто и власти, и городские жители ассоциируют граффити с некрасивыми закорючками или кляксами из краски, которые ставит на стенах домов шпана. Моя задача — дать людям понять, что такое искусство граффити, а что — просто-напросто хулиганство на стенах.

Быть граффитчиком — значит постоянно перемещаться. Пока Алексей рассказывает, как из простого райтера он превратился в граффити-организатора, мы бродим по центру. Кроме руководства петербургской частью фестиваля Meeting Of Styles Алексей занимается развитием собственной студии оформления пространства в стиле граффити. Назвал он ее Golden Dreams («Золотые грезы»), видимо, имея в виду мечты о будущем граффити в Петербурге.

— Мне интересно лоббировать интересы граффитчиков в городской администрации, сотрудничать с коммерческими структурами и делать проекты самостоятельно. Например, мы сделали фестиваль Meeting Of Styles в 2007 году благодаря очень большой поддержке администрации Приморского района Петербурга. И благодаря тому, что они пошли нам навстречу, нам удалось поднять граффити-культуру в городе на новый уровень.

Тем не менее в конце июля Meeting Of Styles не состоялся, хотя многим участникам уже были куплены билеты. Почему? Сплошные туманные намеки — про «козни конкурентов», про то, что «ушла часть финансирования»… В общем, теперь Макаровский вместе с товарищами и одной дружественной коммерческой компанией готовит фестиваль на собственные деньги.

— Я лично согласовывал его во всех инстанциях, начиная с получения согласия жильцов дома и заканчивая администрацией города. Даже комитет по градостроительству и архитектуре дал добро, потому что им это тоже интересно. После стольких усилий мы просто не могли забросить идею проведения фестиваля.

Алексей — менеджерское ядро питерской граффити-культуры. Он автор и куратор всевозможных проектов, договаривается об издании альбома граффити, проведении выставок, организации фестивалей. Даже само рисование граффити для него незаметно оказалось на втором плане.

— Действительно, я теперь реже беру в руки баллон. Получается, что сегодня я уделяю больше внимания не практической, а теоретической части граффити.

— Может, в твоем случае это способ повзрослеть одновременно с культурой граффити?

— Да, я много об этом думал, но не мог сформулировать. Это абсолютно верно, — задумчиво говорит 23−летний создатель разноцветных рисованных персонажей, делатель культуры городских подростков.